Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li

class="p1">Сюаньминь не изменился в лице и по-прежнему безо всякого выражения присмотрелся к всплывшим телам, вытащенным на берег. Он оглядывал их одно за другим — от лодыжек, сгнивших настолько, что виднелись кости, к спутанным волосам на голове, и в сравнении с людьми на берегу, что зажимали носы и морщили лица, сдерживая рвотные позывы, в нём прямо-таки ощущался дух того, кто воспарил над мирским.

Должно быть, дух этот был чрезмерно пугающим, и Цзян Шинин, не получив ответа, не осмелился переспрашивать. Он остановился на том, будто сам ослышался из-за звона в ушах, и молча отвернул голову.

Сюэ Сянь, щёлкнутый по кончику хвоста, удерживал палец Сюаньминя в зубах и целую вечность свирепо кусал, прежде чем излил всё негодование и разжал хватку.

Как оказалось, Сюэ Сянь не ошибся в своих предположениях: хотя тела этих семи всплывших мертвецов не было слишком уж странными, к поясу каждого было подвешено что-то. Пользуясь тем, что рыбаки с лодочниками были заняты рвотой и попытками отдышаться, Сюаньминь, прикрыв пальцы белой холстиной, невозмутимо собрал предметы с поясов.

Всего семь штук, и все семь — армейские железные бирки с зачёркнутыми именами.

С одного взгляда было ясно: эти несколько человек и заключённые в гробнице — из одной группы.

Сюэ Сянь увидел, как он тщательно обернул железные бирки холстиной и спрятал, и сказал:

— Да, кстати, у нас же ещё есть те бирки, что были погребены на дне реки, хоть их и немного. Чуть позже надо будет присмотреться к ним снова.

Пока он говорил, Сюаньминь уже подошёл к телу Лу Шицзю.

Няньци сел рядом на колени и занёс руку, но просто повёл ею в воздухе; судя по лицу, он хотел коснуться Шицзю, однако не осмеливался. Как будто больше всего на свете боялся, что едва дотронется — Шицзю в самом деле, по-настоящему умрёт.

— Видишь… — Няньци поднял голову, взгляд его упал на Сюаньминя, однако был невыразимо пуст. Он всё больше и больше походил на… слепого.

— Я чувствую, что он здесь, я могу дотронуться до него, но я не вижу его, — сказал Няньци. — Я вижу вас, вижу людей на берегу — пусть и нечётко, не различая черт лица, а всё-таки вижу. Одного только Шицзю увидеть не могу.

Сюаньминь взглянул на Шицзю, лежащего с закрытыми глазами на речном камне, на мгновение присмотрелся к иссиня-чёрным глазам Няньци и сказал:

— То, что ты называешь «вижу», — не то, что «видят» зрением. Твои глаза уже слепы, ты просто ещё не понял этого, вот и всё.

— Что ты имеешь в виду? — у Няньци перехватило горло.

Сюэ Сянь украдкой высунул голову из рукава и всмотрелся в глаза Няньци:

— Так вот в чём дело, теперь понимаю, почему твои глаза потемнели, когда нас затопило.

Он подумал немного и сказал Няньци:

— Лу Шицзю обменялся с тобой судьбой, и, кажется, вместе с этим дар к фуцзи тоже перешёл к тебе. Прочие изменения в твоём теле, скорее всего, вызваны тем же, вот только сейчас они ещё не завершились, потому так больно.

Лу Няньци остолбенел на мгновение и спросил растерянно:

— Ты имеешь в виду… имеешь в виду, что мои глаза станут такими же, как у Шицзю?

— Не станут, пожалуй, они уже по большей части стали, — сказал Сюэ Сянь. — Твои глаза видят, вероятно, уже не сами очертания вещей, а ци. Всё, что видишь ты, — это именно то, что всегда видел Лу Шицзю.

— Тогда я не могу видеть Шицзю, потому что… — крылья носа Няньци затрепетали, словно он вдруг стал задыхаться, дыхание резко участилось. Он нахмурил брови, глаза его вмиг покраснели: — Почему?

Сюаньминь поднял руку и прижал большой палец к мингуну у него на лбу:

— У тебя здесь выросла красная родинка, и у твоего старшего брата появилась точно такая же; эта отметина значит, что обмен судьбами завершён. Если бы его душа задержалась в этом мире, медля с отбытием, эта родинка не возникла бы.

На самом деле обмен судьбами — запрещённая техника; даже если обмен пройдёт успешно, выживший от произошедших с ним изменений, по всей вероятности, станет несколько странным. Всё дело в том, что он отчасти наследует человека, пожертвовавшего судьбу: либо станет всё более походить на него внешне, либо его способности и нрав окажутся чем дальше, тем больше неопределёнными. Чем дольше душа человека, что пожертвовал судьбу, будет оставаться в этом мире, тем глубже она повлияет на выжившего.

Говоря иначе, чтобы не воздействовать на Няньци слишком сильно, Лу Шицзю не задерживался ни на одно лишнее мгновение. В гробнице он сказал Няньци те пресные слова — и именно они действительно были прощанием.

Вот только эта разлука, вероятно, никогда не окончится новой встречей.

— Не плачь, — не сумев отыскать никакого носового платка, Цзян Шинин пальцами вытер беззвучно катившиеся из его глаз капли. — Может быть…

Не успел он договорить, как Лу Няньци — без кровинки в лице — уже лишился чувств.

Возможно, телесная боль была поистине нестерпимой, а возможно, ударом стало трагическое известие — он потерял сознание очень надолго.

Неважно, сколь равнодушным был Сюаньминь или каким бесстыдным — Сюэ Сянь, они не могли просто бросить двух молодых людей, один из которых только что умер, а другой — упал в обморок, и пойти прочь как ни в чём не бывало; это бы никуда не годилось. Так что они временно остановились в крохотном дворе, где, поддерживая друг друга, жили Лу Няньци и Лу Шицзю.

Двор этот был в самом деле убогим, что домик улитки. Всего одна кухня, один маленький запылённый зал, в котором помещался лишь квадратный стол на четырёх человек, да боковые пристройки к нему, где едва доставало места для кровати и деревянного шкафа; похоже, на каждого брата по комнатке.

Хоть сказано, что они остановились, в действительности по-настоящему «остановился» только потерявший сознание Лу Няньци. Сюаньминь с остальными устроил его в одной из комнат, затем отправился в городскую похоронную лавку и заказал гроб. Лу Шицзю спал в гробу, который пока поставили в другой комнате.

Сюаньминь как раз сел в зале, намереваясь как следует поразмыслить над тем каменным замком и железными бирками, когда Сюэ Сянь тихо высунул голову из рукава:

— Не спеши усаживаться, найди лавку с готовой одеждой, лавка с тканями тоже сгодится.

Сюаньминь опустил на него взгляд, ожидая, что он объяснит, в чём дело.

Сюэ Сянь почесал когтём свою драконью голову и сказал натянуто, но тоном настолько величественным, насколько мог:

— Я не одет.